Вирона вышла последней, позволив шуму зала догнать её и на миг стать продолжением разговора.
Слова Делвина не звенели — они оседали, как пыль на свету.

Столько людей. Столько стен. Значит, у этой Цитадели есть сердце, которое нужно кормить.

Она провела пальцами по камню дверного проёма, едва коснувшись, будто проверяя — жив ли он.
И только потом пошла дальше, не торопясь.

Вирона взяла письмо обеими руками, будто оно могло оказаться горячим.
Пальцы чуть сжались на краях конверта, проверяя — настоящее ли оно, не исчезнет ли, если моргнуть.

Дом Снега. Как будто кусок холодного воздуха вошёл за мной следом.
Она медленно повернула конверт, разглядывая печати, будто читала в них больше, чем слова внутри.

Лишь потом кивнула, принимая — и шагнула чуть в сторону, чтобы открыть его там, где свет падал ровнее.

Вирона стояла с письмом в руке дольше, чем собиралась.
Бумага пахла домом — холодом, сухими досками и травами из маминой комнаты. Она медленно разворачивала лист, словно боялась порвать.

Читала не спеша, губы чуть шевелились. На словах про шкатулку пальцы дрогнули — короткое движение, будто хотела спрятать письмо обратно.
Когда дошла до строчки о плаще, на лице мелькнула тень улыбки — редкая, прозрачная, будто неуверенная, что ей позволено быть.

Сложила лист пополам, потом ещё раз. Села на ступени у двери, сунула письмо в карман и какое-то время смотрела на свои ботинки.
Не вздохнула, не сказала ничего — только слегка провела пальцем по краю кармана, словно проверяя, на месте ли письмо.

Потом поднялась и пошла к остальным, будто ничего не произошло.

Вирона слегка нахмурилась и спрятала письмо в карман.
Не их дело, кто ей пишет.
Но от завистливых взглядов почему-то стало теплее, словно письмо и правда что-то значило.

Вирона слегка кивнула, соглашаясь с предложением Лили — и удивляясь, что самая младшая думает практичнее всех.

Вирона первой пересекла порог, шагнув к девочке с живым любопытством, будто та была обещанием какой-то новой истории.
— Ты новенькая? — спросила она, чуть склонив голову, глядя то на лицо, то на аккуратную повязку.

— Вирона из Дома Снега, — представилась она, но голос прозвучал ровно, без обычной гордости, будто произносила чужие слова.
Села напротив, чуть наклонившись вперёд:
— Это больно? — она кивнула на повязку, и во взгляде было не только любопытство, но и что-то вроде тихого ожидания — словно новая история могла отвлечь от её собственной.

Белая прядь упала Вироне на лоб — она не откинула её, а только чуть склонила голову, чтобы лучше разглядеть Риту.
История, казалось, завораживала её — не из-за деталей, а из-за того, как та говорила, почти театрально, со взмахами здоровой руки.
Вирона стояла чуть ближе, чем было нужно, словно боялась пропустить хоть одно слово.

Вирона чуть приподняла брови, но ничего не сказала — только медленно опустилась на край своей постели, будто примеряя услышанное на себя.
Её пальцы машинально провели по узору на покрывале, будто проверяя, нет ли в словах Риты чего-то большего, чем простая случайность.
Она посмотрела на её повязку долгим, внимательным взглядом, в котором не было ни жалости, ни страха — скорее тихое признание: мир умеет оставлять следы.

Вирона чуть наклонила голову, глядя на Риту так, словно хотела увидеть сам ожог сквозь повязку.
Она не улыбнулась, но её взгляд будто смягчился — на мгновение в нём мелькнула тень уважения к той, кто не испугалась до конца.
Потом она отвела глаза, как будто отметила что-то важное и больше не нуждалась в ответах.

Вирона остановилась на секунду, вслушиваясь в слово, как будто проверяя, правильно ли она его поняла.
Ворон.
Она знала о них — люди, которые охотились на таких, как она.
Мысль кольнула тихо, почти приятно, будто кто-то невидимый провел по коже ногтем.
Она опустилась на постель, сложила ладони на коленях и посмотрела на Риту — спокойно, без улыбки, но взгляд был цепкий, внимательный, как будто хотел увидеть больше, чем она говорила.

Вирона скользнула взглядом по повязке на руке Риты, задержалась на мгновение, будто проверяя, не дрогнет ли ткань. Потом подняла глаза к потолку, словно там мог скрываться ответ, и снова вернулась к лицам вокруг.

Она поправила белую прядь, убрала её за ухо, но пальцы задержались дольше, чем нужно — будто сама себя удерживала от лишних слов.

Сидела прямо, не шевелясь, только дыхание едва заметно колебало тонкую складку на вороте её одежды.
По лицу было невозможно понять, о чём она думает. Но тишина вокруг неё густела, как перед грозой, и казалось, что в этой тишине есть что-то большее, чем простое молчание.

И только внимательный взгляд заметил бы: кончики её пальцев едва ощутимо постукивали по колену — размеренно, упрямо, как будто она спорила с кем-то невидимым и никак не хотела уступить.